Прыщ.

В приёмной доктора дожидался Дерек Андерсен, местный охотник, который и приволок на себе больного караванщика.

-Ну и чего с ним? –буркнул Дерек, едва завидев доктора.

-Карбункул на плече, размером с картофелину, -док рухнул в кресло. На столе, по обыкновению, его ждала кружка холодного травяного чая, заботливо приготовленная Джейн.

–Всё с ним будет в порядке. А ты-то где его отыскал?

-На лесной тропе, что ведёт из болот, валялся там без сознания. Я сначала решил, что это раненый рейдер, а потом пригляделся – лицо-то знакомое. Он же к нам уже пару раз приезжал с одним из караванов.

-Ага, он караванщик, я его тоже помню, -доктор оторвался от кружки чая, подтвердив слова Дерека и вновь жадно припал к ней.

-Странно всё это. -охотник почесал затылок, будто что-то пытался сообразить. –Чего он вдруг один на пустоши, даже без брамина. Авось случилось чего?

-Действительно странно, -доктор поставил пустую кружку на стол. –Он говорил что-нибудь?

-Ну, -Дерек вновь почесал затылок, -Что-то бормотал бессвязное. Что-то про яо-гая. Может на караван напал яо-гай? –вдруг сделал поспешный вывод нехитрый охотник.

Доктор пожал плечами, на самом деле он не верил, что яо-гай может представлять опасность для большого и хорошо вооруженного каравана:

-Чего гадать? Он скоро придёт в себя, у него и поинтересуюсь.

Марта пришла чуть раньше намеченного срока, уселась, в полуразваленном кресле приёмной, картинно водрузив на журнальный столик подле себя тяжелую металлическую коробку, трещащую, гудящую, временами противно попискивающую. От коробки к груди Марты шли два вьющихся и переплетающихся проводника, синего и красного цвета. Каждый раз, когда коробка начинала пищать, лицо Марты искривлялось в гримасе уныния и принимало жалостливо-мученический вид. Глаза её искали поддержки в глазах доктора, не выражавших ни малой толики жалости, ни капли сострадания. Годы практики сделали хирурга черствым, выработав у него иммунитет к любой человеческой боли.

-Он работает слишком громко. –Марта недовольно куксила губы от чего её и без того морщинистое лицо и вовсе становилось похожим на стиральную доску.

Доктор же, оставался холоден и бесстрастен, то есть, конечно же, оставался таковым снаружи, внутри, у него всё бурлило от злости. Будь он чуть менее сдержанным человеком, то выдрал бы провода из груди надоедливой старухи и с радостью забрал обратно распроклятую коробку, поддерживающую жизнь в столь отвратительной личности. Но доктор терпел регулярные визиты бабули, повторяя ей снова и снова одни и те же слова, будто заклинание:

-Он работает. Это главное.

-Разве нельзя сделать так, чтобы он работал хоть чуточку тише? –умоляла бабушка, чуть наклонив голову набок и вскинув вверх редкие старушечьи брови.

«Можно, если его выключить он станет тише некуда. Ты, впрочем, успокоишься вслед за ним!» - проговаривал доктор про себя, однако отвечал совсем по-другому:

-Это просто невозможно, шумит система охлаждения, а она должна работать постоянно.

-А можно заменить его на что-то более компактное? –не унималась старушка -С этой штукой мне тяжело ходить!

«Можно, на компактную дощатую коробку, в которой удобно лежать под землёй! Боже мой, ведь не заплатила мне и за этот стимулятор, а хочет, чтобы я потратил годовой бюджет клиники на компактный прибор с азотистым охлаждением. И ей после этого не понравится, что он такой холодный!» Вдох. Выдох. Спокойно и размеренно:

-Я заменю его ровно на ту передовую модель, что вы приобретёте. Кажется в Ривет-сити широкий выбор электрокардиостимуляторов. –доктор мило улыбнулся, протягивая мадам Марте прайс-лист, который она, впрочем, проигнорировала.

Старушка презрительно отвернула голову, уставившись на такую ненавистную, однако столь необходимую ей коробку.

-Иногда мне кажется, будто он вскоре взорвётся!

«Иногда мне кажется, будто ты пиявка и без устали пьёшь мою кровь»! -доктор глубоко вдохнул, пытаясь успокоить резко ускорившееся сердцебиение. И снова произнес, медленно и тактично:

-Это очень хороший, надёжный аппарат. У него не истекла ещё и половина срока эксплуатации… -а закусив губу подумал «К нашей общей скорби, ты не умрёшь ещё очень долго!». Марта вновь ушла несолоно хлебавши, шипя под нос проклятия в адрес безжалостного врача.

Три стопки только что разведённого, а оттого тёплого спирта, чуть сняли накопившееся напряжение, сигарета успокоила окончательно. Ещё и полудня нет, а работа вся уже сделана. Тишина и спокойствие, только постанывает караванщик, которого Джейн с трудом перетащила из операционной в палату. Сама медсестра убежала куда-то по делам. Своевольная старуха не балует доктора такими мелочами, как соблюдение правил субординации, но он уже не обращает на это внимания.

Когда доктора только командировали в Магбург-таун, он попытался поставить отношения с Джейн в жёсткие рамки «начальник-подчиненный». Молод был, задирист, своенравен, возомнил о себе ни пойми что.

-Будьте любезны не указывать, что и как мне делать! Не забывайте, я врач, а вы всего лишь медицинский персонал! –задрав нос бухнул доктор, отреагировав на толковое замечание медсестры.

-Послушай, сопляк, -сказала она, добродушно посмотрев ему прямо в глаза и положив свою тяжелую руку на плечо дока, -Я работаю в этом госпитале почти пятнадцать лет. Возможно, ты и умнее меня, кто знает. Я университетов не кончала, потому советов давать тебе я не стану, просто донесу до твоего сведения одну простую истину. Ты можешь резать и шить как сам Господь Бог, но если характером ты мудак, так уж извини, здесь ты не уживёшься.

И эти слова так отчётливо впечатались в голову доктора, что он чуть ли не за ночь переосмыслил свое отношение к собственному «Я». Тяжелая была ночка, да. Зато док больше не вел себя как мудак и, возможно, поэтому сразу прижился в Марбурге.

Джейн, старая добрая Джейн. Она работает медсестрой ещё со времён славного доктора Кирка, основавшего этот госпиталь. Она так любит рассказывать о старых добрых временах, а больше всего, о почитаемом ей не меньше господа-бога докторе. Ее любимая история – как Кирк решил стать врачом. Ничего не смысливший в медицине землепашец, похоронивший свою жену, обложившись книгами, день и ночь изучал постигал секреты врачевания. Смерть жены, сподвигшая Кирка так кардинально изменить направление своей деятельности, у Джейн не была константой, и, в зависимости от настроения непостоянной рассказчицы, была в той или иной мере драматичной. Всем известно, что когда супруга Кирка захворала, он просто-напросто не успел довести её до Мегатонны, и она умерла на его руках. Джейн говорила, что почила бедовая от аппендицита, хотя кто сейчас точно скажет?

Доктор Кирк практиковал много лет, прежде чем слава о его умелых руках разнеслась по всей пустоши. Абсолютно точно известно и не подвергается сомнению, что в лучшие годы своей карьеры Кирк мастерски выполнил несколько операций высочайшего класса, причём несколько примеров док знал, так сказать, живьём. Например, в Магбурге живут разобщенные Кирком сиамские близнецы - Тод и Тэд Филипсы. Подобная операция – вершина хирургического мастерства, а здравствующие по сей день пациенты - признак богоподобия оператора. Поэтому никто не обращал внимание на сущие мелочи. Например на то, что умнице Тоду досталась большая часть головного мозга, а везунчику Тэду – правая нога и, так сказать, срам, которых так не хватает теперь его умному брату. Также среди жителей Магбурга присутствуют персоны с пришитыми Кирком конечностями, потерянными в схватке с яо-гаем, или оторванными противопехотной миной. А запойному пьянице Карлу Эриксону док сменил надорванную денатуратами печень на новенькую, ранее принадлежащую пристреленному близ города рейдеру. После подобных подвигов на поприще скальпеля и зажима доктора Кирка стали называть ни иначе как – лучший хирург пустошей, а вагончик-операционная, выделенный ему горожанами Магбурга, обрёл гордое название «Госпиталь имени доктора Кирка».

Всё это было давным-давно. Славного землепашца-врачевателя, безвременного погибшего с перепоя, успело сменить три других врача, пока в этих краях не появился нынешний доктор. За то время, пока тут творили менее умелые хирурги, слава госпиталя угасла. Толпы страждущих в приёмной, готовых выложить за услуги звонкую горсть крышечек, увы, больше нет. Работу для госпиталя обеспечивает, в большей степени, маленький городок, в котором и расположена больница – Макбург-сити, город «консервная банка».

Стальной остов ресторана быстрого питания, чудом уцелевший после бомбёжки, послужил для города каркасом. Люди заковали проржавевший скелет-руины в огромные листы металла, которые образовали вокруг строения некое подобие кокона. Внутри здание обнесли фанерой и картоном, разделили его на блоки, их, в свою очередь, на квартиры. Гораздо позже, когда число жителей города стало неуклонно расти, квартиры поделили ещё на раз, а затем ещё и ещё. Нынешние тесные клетушки, в которых ютятся магбургцы, за исключением, семьи мэра, лишь жалкое подобие прежних просторных и уютных квартир.

Город назвали Магбургом, в честь располагавшегося здесь ранее ресторана, однако в народе более прижилось ласковое название «консервная банка», данное ему не столько из-за формы, сколько из-за обилия железа в облицовке. Единственный вход в город прочно охраняют огромные ворота, сделанные из толстого листа металла, со скрежетом скользящего по полозьям каждый раз, когда их открывают. Основатели так серьёзно подошли к проблеме безопасности, что не оставили в городе не единого окна, только небольшие отверстия, кое-как выполняющие функции вентиляции.

Доктора Кирка здесь не любили – его боготворили, возвели в ранг идеала, потому любому другому врачу, пришедшему на его место, приходилось не сладко. В отличие от своих предшественников новый доктор с легкостью справлялся со своими обязанностями. То ли помогло его природное обаяние, то ли профессионализм, то ли совет старушки Джейн. Так или иначе, горожане приняли его в свою тесную общину, доверив ему главную ценность – свое здоровье. Доктор взял город под опеку, отвечая за каждую вверенную ему жизнь головой.

Ближе к вечеру, уходя из госпиталя, доктор заглянул в палату, где на кушетке лежал прооперированный караванщик. Бедолага до сих пор спал, врач решил не беспокоить парня и сегодня с разговорами к нему не приставать, отложив беседы на грядущее утро.

Утро в клинике всегда нравилось доктору. Утром нет назойливых пациентов, на плите звенят, кипящие в небольшой кастрюльке, шприцы и скальпели, а в приемной чуть уловимый запах хлора, оставшийся после влажной уборки, которую минут за пятнадцать до его прихода завершила Джейн. Утро, обычно, время медитативного спокойствия, когда можно расслабившись растянуться в кресле, развалиться в нём, вытянув ноги, свесив руки, расстегнув халат.

Впрочем, этим утром отдыхать не пришлось, к удивлению дока, взволнованная Джейн поведала ему о том, что караванщику стало куда хуже, нежели вчера.

Караванщик был закутан в три или четыре тёплых одеяла, но, несмотря на это, его продолжало безудержно трясти. Больного буквально колотило, его зубы отбивали чечётку, а сам он, то слегка постанывал, то бормотал что-то бессвязное. Доку буквально силой пришлось, стащить с него одеяла, чтобы осмотреть рану.

На месте обработанного вчера прыща, зияла алая язва. Язва была причудливой, неправильной формы, края её были словно приподняты над поверхностью, глянцевое дно алело среди грязно-серого цвета тканей, словно отслаивающихся по краям. Доктор надавил на края язвы, пациент жалостливо взвизгнул, пытаясь отдёрнуть руку, однако был настолько слаб, что даже этого сделать не смог. В ответ на давление из раны выступили алые капли сукровицы.

-Ни хера не пойму! –выругался доктор, беспомощно уставившись на распластанного по кушетке больного. –Где гной?

Вопрос этот скорее был направлен не пациенту, находящемуся, в то время, в состоянии сопора, сколько себе самому, находящемуся в состоянии обескураженности.

«Чего он полумёртвый-то? Почему ни встать, ни сесть не может? Не из-за чёртовой пятисантиметровой раны на его предплечье, уж точно. Или инфекция проникла глубже, внутрь, меж мышц и сухожилий, и надо лишь её отыскать?» - рассуждал доктор.

Уже через полчаса, операционная была развёрнута. На белоснежно белой простыне, расстеленной на блестящем стальном столике, аккуратным рядком лежали скальпели, крючки и зажимы, тут же, завернутые в пропаренную марлю, лежали изогнутые иглы, с вдетыми в них шелковыми нитями.

Марлевая маска, зажатая пластиковым «намордником» плотно легла на лицо пациента. На марлю, из закрепленной над больным колбы, тонкой струйкой брызнул эфир, больной заснул. Доктор сделал два глубоких параллельных разреза, скальпель послушно вспорол мышцы вплоть до кости, зонд ловко пробежал по межмышечным пространствам. Из перерезанных сосудов струйками сочилась алая кровь, заливающая разрез. Доктор подхватил самые крупные сосуды зажимами, тампонировал рану. Мышцы выглядели живыми и здоровыми, красно-коричневого цвета, волокнистыми, гноя не было.

Две-три минуты на ушивание разрезанных тканей, чистая, стерильная повязка на плечо, доктор вышел из операционной взмокнувший и подавленный. Он чувствовал себя настолько беспомощным в этой ситуации, что хотелось реветь, такого не случалось давненько.

-Антибиотики. Мы дадим ему антибиотики. –сказал доктор заваливаясь в кресло. –По другому тут никак.

-Этому босяку? –Джейн уперев руки в бока смотрела на доктора исподлобья, что обычно означало её боевой настрой. –Да вы же не увидите от него ни одной крышечки. После того как он встанет на ноги, свинтит отсюда не расплатившись, попомните мои слова! Скажет, мол, - «Я, док, не просил вас спасать мою никчемную жизнь!».

-Если мы не дадим ему сейчас антибиотики - он умрет, Джейн. Это всё равно, что задушить его подушкой. –док глянул на медсестру с укоризной, та не нашла что ответить, махнула рукой, мол – делай что душе угодно.

Стеклянный шприц был стар настолько, что, от постоянного кипячения, на нём почти уже не было видно градуировки. Игла была откровенно крива и, хоть её и точили довольно часто, тупа. Кожу она не проколола, а прорвала, с хрустом пробурила мышцу. Мутный раствор пенициллина, в двадцать миллионов единиц действия, под напором поршня, медленно покинул резервуар.

-После этого ты должен поправиться, просто обязан. -сказал доктор глянув на пациента.

Затем врач разобрал шприц на детали и опустил их в зловонный раствор антисептика, хранившийся в старой алюминиевой кастрюле. Заботливо накрыв больного одеялом, док тяжело вздохнул, вновь пожалев о потраченном на чужака лекарстве. Каждая капля антибиотика в пустоши на вес золота, этому супчику понадобится ещё много инъекций, он лишит целый город годовых запасов, но ничего тут не поделаешь.

На прием, ровно после обеда, явился Гай Стромчек, пастух и идиот, по совместительству.

-Гай, старина, урина не излечит твой диабет. –доктор не знал, смеяться ему или плакать. –Вспомни, давай, в прошлый раз ты пытался вылечить его кровопусканием, что из этого вышло?

-Я чуть не умер… -прошептал дурачок стараясь не поднимать глаза, стыдливо уставившись в пол.

-А до этого, вместо инсулина ты вколол себе кроличью желчь. Помнишь? Чем всё закончилось? –не унимался док.

-Я чуть не умер… -вновь пробубнил себе под нос кретин, ещё тише чем раньше.

-А до этого? –спросил доктор, подойдя к Гаю практически в упор, от чего тот сжался в комок на подранном кресле приёмной. Теперь Гай молчал, стиснув зубы, а на его глазах навернулись слёзы.

–Диабет лечится инсулином! Сложно запомнить? –уже кричал на отсталого доктор, -Моча –нет! Инсулин –да! Ты понял меня? Отвечай!

Затем, явилась мисс Оливия Филс, мучающаяся приступами кашля.

-Вам нужно бросить курить, дорогуша, ваша бронхиальная астма этого не любит. –улыбнулся официантке доктор, он всегда был с ней очень ласков, она, в ответ, иногда, была ласкова с ним, не смотря на наличие законного супруга.

Однако, сегодня, Оливии было явно не до кокетства. Сухой, навязчивый кашель драл горло, мешал говорить, вырывался из лёгких после любого глубокого вдоха. Пара стандартов таблеток и предпоследний ингалятор перекочевали с аптечной витрины в сумочку официантки.

После явилась местная величина, бывший мэр Магбург-сити, мистер Питер Моррис, представительный седовласый старец в потёртом черном флисовом костюме. По-другому мистер Моррис не одевался никогда, не смотря на то, что в городе «консервной банке» довольно часто было жарко и душно. Чёрная трость, увенчанная серебряным набалдашником, в виде головы волка, его постоянный спутник, звонко звенела по стальному полу приёмной. Моррис снял помятую шляпу-котелок, игриво сдвинутую набок, аккуратно положив её на журнальный столик, сам медленно уселся в кресло, приподняв полы пиджака.

-Я решился, док. -старик деловито закинул ногу на ногу.

Врач, выслушав заявление мистера Морриса, одобрительно покачал головой и извлёк из ящика стола пачку бумаг.

-Вам нужно заполнить заявление установленной формы в трёх экземплярах. Так же, мне необходимы подписи ваших ближайших кровных родственников. Можно, конечно, обойтись и без них, но постарайтесь, всё же, чтобы они подписали бумаги, мне так будет куда спокойнее.

-Они подпишут. –старик сгрёб бумаги в охапку, -Пока что, моё слово в собственном доме ещё что-то значит.

-Вы твёрдо решили сделать это? Помните, передумать можно всегда. –предупредил доктор.

Моррис продолжал собирать бумаги в аккуратную стопку.

-Обезболивающее уже не помогает, доктор Пирс. Эта гадость, в моей груди, тревожит меня с каждым днём всё сильнее. Я уже сам не свой, я измучен болью, постоянной болью. –когда старик заговорил, с него будто слетела та маска, которую он носил до сих пор - маска сильного, влиятельного человека. Теперь перед доктором сидел уставший от жизни старик. Он даже физически изменился, сгорбился весь, плечи опустил, губы задрожали, нахмурились брови. Просто больной старик, безнадёжно больной.

-Можно начать приём морфина, его запасов у нас хватит с лихвой. Боль уйдет… на какое-то время.

-Мой отец умирал на морфине, -Моррис откинулся в кресле, стараясь взять себя в руки, вновь пытаясь надеть привычную маску. –Перед смертью он уже не узнавал ни меня, ни мать. Ходил под себя, кричал от боли ночи напролёт. Себе я не хочу такой участи. Не хочу, чтобы дети видели меня таким. Не хочу, чтобы все, что они запомнят обо мне, были мои предсмертные мучения.

-Я отношусь к вашему выбору с уважением, просто был обязан вас предупредить. -перебил его доктор, он не хотел более слушать стенания Морриса, не то что ему было жаль старика, скорее просто противно. –Так же, я должен рассказать вам, как будет проходить сама процедура эвтаназии.

Старик кивнул, дав понять, что готов слушать, доктор достал из ящика стола красочный проспект, вновь протянув его пациенту.

-Вам будет введено вещество, которое безболезненно остановит ваше сердце. Процедура будет проводиться в операционной, под спокойную, приятную музыку. Вы почувствуете лёгкую эйфорию, никаких неприятных ощущений не будет, за исключением, пожалуй, укола иглы. –доктор старался вспомнить, что ещё говорят в подобных случаях, но в голову ничего не приходило.

-Так, раньше усыпляли собак. Только без приятной музыки. –выслушав доктора бухнул старик, не выразив на лице ни одной эмоции. Маска была уже на своём месте, Моррис вновь стал каменным.

-Какой день вас устроит, мистер Моррис? –доктор сделал вид будто не заметил грубого выпада старика, в подобной ситуации такое простительно.

-Суббота, -не раздумывая ответил старик, -Завтра приедет мой сын, хочу провести с ним пару дней… Так что пусть будет суббота. Подойду к обеду, будьте готовы.

–У вас есть ко мне вопросы? –напоследок поинтересовался врач.

-Нет, -покачал головой мистер Моррис, с трудом поднявшись с кресла, опираясь на свою трость. –Хотя, постойте, есть один вопрос. Вы, уже… делали это?

Доктор утвердительно покачал головой:

-Единожды, ещё на практике, в Ривет-сити.

Старик ничего не ответил, просто развернулся и ушел, оставив дверь приёмной чуть приоткрытой. Ещё около минуты было слышно, как он, шаркая ногами, бредёт по коридору, как стучит по полу его трость.

Моррис ушел, оставив после себя массу негативных эмоций, не каждый день разговариваешь с человеком, которого вскоре придется собственноручно умертвить. И надо же было медицинской коллегии пустошей отменить запрет на эвтаназию, возложив обязанности по её выполнению на врачей. Снова хотелось спирта, немного, грамм сто или сто пятьдесят, просто снять нервную дрожь, успокоиться, достигнуть приятного чувства алкогольной эйфории. Но доктор, взяв себя в руки, сдержал порыв, решив, что последнее время, он прибегает к «успокоительному» чаще, чем следовало бы.

Карл Эриксон, трясся мелкой дрожью, так, словно он продрог до костей. На самом деле Карл не замёрз вовсе, его мучила совершенно иная хвороба – тяжелейшее похмелье, наступившее, кажется, после месячного запоя.

-И пить уже не могу, –дрожа хрипел Карл, -И не пить не могу.

-Что так? –с явной издёвкой в голосе поинтересовался доктор.

-Чувствую, сдохну я скоро! –разревелся алкаш, бесстыдно скривив рожу. –Ещё пару дней и помру.

Доктору было ясно к чему клонил супостат:

-Не иначе прокопаться приползли, мистер Эриксон? –ехидно полюбопытствовал он.

Лицо алкаша тут же изменилось, он, словно забыл, что мгновение назад пытался реветь, утвердительно замотал головой, даже улыбнулся:

-Будьте милостивы, доктор, не губите! Мне бы парочку коктейлей по вене… Витаминки, глюкозку… Вы же знаете, печень у меня чужая, барахлит шибко… Полечить меня надобно…

Договорить алкашу не дали, двери приёмной резко распахнулись, и внутрь, влетел перепуганный малец – Дик Андерсен. Одежда паренька, его руки и даже лицо, были запачканы кровью. Он остановился на середине приемной и замахав руками, несвязно затараторил:

-Мой отец… Он… Капкан захлопнулся… У него… кровь…

Не успел доктор сообразить, что к чему, как вслед за Диком, в узкую дверь приёмной, двое мужчин втащили отца мальчугана. Правая рука Дерека Андерсена, чуть выше кисти была практически отрублена, болталась на мышечном лоскуте, кости предплечья были переломаны, их острые концы торчали из раны, из разорванных сосудов сочилась кровь.

Мгновенная реакция, никаких промедлений. Жгут передавил сосуды, извергающие кровь, остановив кровотечение, коктейль из пары наркотических обезболивающих мгновенно успокоил кричащего от боли охотника. Операционную развернули на ходу, уже после того как операция началась. Мелкие сосуды и нервы шил робот, которого приобрел ещё доктор Кирк. РО-14 – старенький, но ладный робот оператор. Жестянка на ладан дышит, думает в три раза дольше, чем ей положено, но работу свою выполняет исправно. Кости сопоставляли вручную, скрутив стальными шурупами, мелкие отломки отправились на пол операционной, за ненадобностью.

Тут же отправили за Филиппом Хьюзом, без которого подобные операции в Магбурге не выполнялись. Пижоны из Ривет-сити не зря называли Магбург-сити уголком коммунизма на просторах пустошей. Каждый житель города «консервной банки» имел чёткие обязанности перед сообществом. Дерек Андерсен был охотником, снабжающим весь город свежим мясом, мадам Марта была поварихой на местной кухне, даже запойный пьяница Кларк Эриксон выполнял функции разнорабочего. Обязанность Филиппа, была обусловлена его особенностью дарованной ему матушкой природой - первой группой крови, сочетающейся с отрицательным резус-фактором. Хьюз был универсальным донором.

Он считал себя самым важным и нужным жителем города, и был недалёк от истины, а потому, всегда ходил вздёрнув нос. Филипп не занимался ни чем, целыми днями лежал на диване, перечитывая на сотый раз потрепанные книги, в столовой имел право взять ровно столько еды, сколько хотел, и ту, какую хотел. Повлиять на парня не мог никто, чуть услышав в свой адрес хоть какие-то упрёки, он отвечал что-то вроде - «Надеюсь, ты помнишь, чья кровь плещётся сейчас в твоих венах?». Но, стоило отдать ему должное, случись беда, парень был на месте в считанные секунды. Он никогда не отказывал, сколько бы крови у него не взяли и кому бы она не предназначалась. Вот и сейчас, Филипп буквально влетел в медицинский блок, уже закатывая рукава рубахи.

Желтые пластиковые шнуры капельницы постепенно заполнила тёмно-вишнёвая кровь Филиппа, сливаясь в небольшой стеклянный сосуд, подвешенный на металлической стойке. Из этого сосуда кровь отправилась к своему новому владельцу, Дэреку Андерсену. Операция продолжалась около трёх часов, в это время, в приёмной скопилась целая толпа, начиная от близких родственников, заканчивая праздными зеваками, заскочившими «на огонёк» узнать, что к чему. В Магбург-сити редко случалось что-либо интересное, потому, пойти поглазеть на чужое горе или, реже, радость, каждый считал, чуть ли не собственным долгом. Любопытствующих разогнала Джейн, размывшаяся на пять минут раньше доктора.

-Только микробов таскать горазды, идите все вон! Натоптали то, черти вас раздери! –слышал он крик вздорной медсестры доносившийся из приёмной, -Да, миссис Марта, мы знаем, что для вас мистер Андерсен как родной, но будьте любезны, исчезните с моих глаз!

Когда док покинул операционную, удостоверившись, что больной приходит в себя после анестезии, в приёмной осталась только жена охотника и перепуганный сынишка, которого добрые люди таки успели оттереть от отцовской крови.

-С вашим мужем, определенно, всё будет в порядке. – доктор завалился в кресло, сделал пару больших глотков прохладного травяного чая, -Кровопотеря частично восполнена, рука пришита, её функция восстановится, постепенно, конечно, не сразу. –ещё пара больших глотков, -Может через месяц или два, а спустя пол года мистер Андерсен снова сможет ловить кроликов. –доктор откинулся на спинку кресла, и, припав к кружке с чаем, осушил её до дна.

-Полгода? –мисс Андерсен прикусив нижнюю губу залилась слезами, -Кто же будет кормить эти полгода нашу семью?

-Ну! Не стоит огорчаться, милочка, по крайней мере, не в этом случае, -доктор поставил пустую кружку на стол, -Видите ли, голубушка, случись это несчастье в другом районе пустошей оно закончилось бы не полугодовым больничным, нет. Ваш муж умер бы, принепременно.

Эти слова заставили миссис Андерсен замолчать, причем она не просто перестала ныть и причитать, она, вроде как, даже вздохнула с облегчением. Пока жена возилась с мужем, приходившим в себя после анестезии, малец, которому нечем было заняться, решил пообщаться с доктором.

-Мой отец охотник, -похвастался мальчуган, -Каждый вечер мы с папой проверяем силки, что расставили у кроличьих нор, и знаете, практически каждый раз возвращаемся домой с добычей.

Доктор покачал головой, гнать паренька взашей ему не хотелось, разговаривать с ним было просто лень. Однако малой не унимался:

-Главное не дать кролику себя поцарапать, или укусить. Меня один цапнул. –парнишка поднял штанину, и, лихо закатав гачу в волан, гордо продемонстрировал врачу свой боевой шрам. Уродливая кривая рана, оставленная зубами плотоядной твари, была обтянута красно-синюшной кожей, выглядело это мерзко.

-Шрам достойный настоящего мужчины! –похвалил мальца доктор, улыбнувшись, а сам подумал - «Что же за криворукий изверг, так плохо заштопал мальчугана?».

Андерсены ушли почти ночью, охотника увели домой под руки друзья. Джейн ушла вслед за ними, доктор, было, тоже направился домой, да вспомнил, что вечером ещё не заходил к караванщику. К своему удивлению доктор обнаружил больного в сознании, спутанном, однако, даже это было положительной динамикой.

-Где я? –больной испуганно озирался по сторонам.

-В больнице, -доктор присел на край кушетки. –Что с тобой произошло?

Больной отреагировал на вопрос не сразу, ещё несколько секунд вертел головой, пытаясь осознать происходящее.

-Яо-гай… -собравшись прохрипел караванщик, -Старый больной яо-гай...

-Что произошло? –повторил вопрос доктор, пытаясь услышать что-то кроме больного бреда, попутно считая пульс больного, -Как ты оказался на пустоши один? Где твой караван?

-Яо-гай… -не унимался караванщик, -Мы убили его на болотах... Мы ели его плоть, мы пили его кровь… Яо-гай…

Больной был возбуждён, пытался подняться, но лишь вновь потерял сознание.

-Яо-гай? –переспросил у бессознательного удивленный доктор, -Есть медвежатину - почти самоубийство. Или подцепишь бешенство или паразитов, или, как вариант, обе заразы сразу.

Все самые худшие опасения подтвердились, лекарства были потрачены впустую. На следующее утро язва на плече караванщика стала больше в несколько раз. Швы, так аккуратно наложенные на послеоперационные раны, прорезались, края ран разошлись, ткани, что ещё вчера на разрезе выглядели жизнеспособными и здоровыми, сегодня, представляли собой серо-черную массу, кусками отваливающуюся при любой попытки ухватить их пинцетом. Даже сосуды, зияющие из ран в области отторженных и отмерших масс, не кровоточили. Сама рука отекла, стала багрово-красной, а кончики пальцев и вовсе - синюшно-чёрными.

-Придется ампутировать. –доктор просто не видел другого выхода.

-Бедняга, -Джейн глубоко вздохнула, покачав головой, -Тяжело ему будет на пустошах без руки.

-Кому на пустошах не тяжело? – доктор пытался не переживать чужих горестей, своих хватало с лихвой. -Купит себе протез в Ривет-сити.

Глубокий поперечный разрез на середине плеча оголил мышцы, которые выглядели будто варёное мясо. Нужно ампутировать выше, здесь ткани уже нежизнеспособны, мёртвую ткань нужно удалять по живой, это знает любой хирург. Доктор сделал разрез выше, совсем рядом с суставом, мышцы в разрезе были красно-алыми, подкожная клетчатка желтой. Сойдёт. Операция продолжалась пятнадцать минут, основное время было потрачено на отпиливание кости, распил пошел криво, поэтому полотно пилы застревало в нём, противно скрипело. Когда кость была спилена, рука, описав забавный пируэт шмякнулась на пол, залив его кровью.

Доктор ещё минут пять провозился с культёй, стараясь ровнее свести её края, вставляя дренажи. Джейн пока убирала инструментарий, оттирала запачканный пол, в общем, наводила порядок. Согнув конечность в суставе, медсестра завернула её в старую простыню и убрала на нижнюю полку холодильной камеры. Доктор закончил как раз к тому времени, когда пациент медленно стал возвращаться из мира эфирных галлюцинаций в реальный мир, в котором, недавно, стало на одного однорукого караванщика больше.

Железную дверь медблока не закрыли, ей хлопнули так, что со стены, с гнутого гвоздя, сорвался портрет доктора Кирка. В приёмную влетел разъяренный Питер Моррис младший. Пит - полный антипод своего отца, грубый и нервозный, низкорослый и невзрачный. Родительского гена спокойной и сдержанной властности Пит не перенял, зато высокую должность своего отца ухватил при первой возможности. Конечно, тогда всё выглядело так, словно в Магбург-сити прошли настоящие демократические выборы, с предвыборной гонкой и тайным голосованием, однако административный ресурс умирающего папочки был задействован на все сто процентов. У других кандидатов не было ни шанса, Моррис младший обошел всех на добрый десяток голосов.

-Ты не убьёшь моего отца, лепила! Ни в субботу, ни в воскресенье, ни в любой другой день недели! – указательный палец Пита упёрся в грудь доктора, их глаза встретились. Усталый и спокойный взгляд врача, только-только опрокинувшего пару стопок спирта и, метающийся от злобы и негодования, взгляд Морриса. Доктор вздохнул глубоко, задержал дыхание, пытаясь удержать себя в руках.

Палец Морриса младшего хрустнул, оттого, что доктор, резко перехватив его левой рукой, вывернул скручивая. Поганец сначала не понял, что и произошло, а после, почувствовав боль, взревел, пытаясь высвободить переломанный перст от хватки вышедшего из себя врача, не вышло. В неуклюжих попытках ретироваться Моррис попытался ударить доктора левой рукой, однако врач был шустрее, он ушел от замаха, чуть отскочив вправо, а через секунду уже контратаковал. Нос Пита неприятно чвакнул, встретив кулак доктора, грубиян упал на спину теряя сознание и захлебнулся кровью, брызнувшей алыми фонтанами из его ноздрей.

Доктор открыл глаза, выдохнул. Палец Пита всё ещё упирался в его грудь, а злобные глазки сверлили его взглядом. Врач медленно, нарочно показательно, опустил глаза на чёртов палец невротика, затем снова глянул на Морриса Младшего. Тот, будто прочтя мысли доктора, словно увидев цветную картинку собственного нещадного избиения, что врач только что представил себе столь красочно, резко убрал палец, даже отошел на два шага назад.

-Мистер Моррис настаивает на этой медицинской манипуляции, сожалею, я не вправе отказать ему в эвтаназии. –доктор проговорил фразу сухо, чётко, а после, мысленно плюнул неврастенику Питу в лицо.

-С моим отцом всё в порядке! Он протянет ещё не один год! Уж я его знаю получше, чем какой-то полуобразованный докторишка! –не унимался Пит, грозя своим пальцем, хоть уже издалека.

-Ваш отец умрёт через месяц, или, если ему не повезёт, через два. –доктор, рухнув в кресло, достал из ящика стола историю болезни Морриса старшего. –В его груди опухоль величиной с вашу голову, проросла легкое и уже направилась к сердцу. Во время его последнего визита я обратил внимание на желтушность его склер и кожи, значит рак уже в его печени, и она умирает. Он изрядно похудел, видимо не может глотать твёрдую пищу, это из-за того, что опухоль сдавила его пищевод, хорошо, что он ещё может пить воду, но и это ненадолго. Так же я заметил, он буквально подволакивает свою правую ногу, держит трость в левой руке, а значит рак уже в его голове, жрёт его мозг.

История болезни, толщиной с энциклопедию отправилась обратно в ящик стола, с шумом захлопнувшийся. Выслушав доктора, Моррис младший стоял посреди приёмной растерянный, молча. Однако док и не собирался останавливаться, если он не может покалечить хама физически, постарается сделать это морально:

-То, что ваш отец не показывает вам своих мучений, это совсем не значит, что этих мучений он не испытывает. Воспитание и военный мундир, что пылиться в шкафу, мешают ему показывать свою слабость, однако, любое терпение не безгранично, боль обязательно победит. Сначала он будет стонать, затем кричать, потом плакать…

-Хватит. –перебил доктора Пит. –Я понял... Всё понял.

Моррис младший виновато опустил взгляд в пол, и, по девчачьи скуксив губы, держался из последних сил, чтобы не зареветь самому.

-Извините… -прошептал он, -Пусть лучше так… пусть лучше вы…, а то ведь застрелиться пытался…

Слёзы, всё же вытекли из его глаз, самопроизвольно, Питер стесняясь утёр их рукавом и поспешил удалиться, аккуратно закрыв за собой железную дверь медблока.

Доктор упивался моральной победой, так уделать Мориса младшего дорогого стоит, ибо, редкое это удовольствие. По такому торжественному случаю стоило выпить ещё пару стопок. Стеклянный графин, прозрачное пузо которого было украшено причудливыми цветами, коих на пустошах теперь не сыскать, таился на верхней полке холодильника, и содержал разведенный вчера, настоявшийся спирт. Холодный графин, покинув холодильник, практически тут же покрылся мелкими капельками, будто вспотел, стал матовым. Доктор наполнил стопку до краёв, резко опрокинул её, проглотив содержимое единым глотком. Сколь трепетно было ожидание опьянения, столь отвратительно послевкусие спирта. Доктор поморщился, сначала занюхал, после закусил денатурат вяленой крольчатиной, посидел с минуту, раскачиваясь в кресле, снова наполнил стопку, уже взял её в руки приготовившись принять очередную дозу, но его прервали.

-Док, гляньте-ка... –медсестра стояла в дверях палаты растерянная, на ней лица не было.

Доктор, спешно покинув уютное кресло, направился к больному, тот метался на кушетке, стонал, повязка на культе обильно промокла синюшно-чёрной кровью. Рубаха караванщика была распахнута, кожа его груди и живота была обильно покрыта ало-красными, напряженными прыщами величиной с монету.

«Мне плохо… Я умираю…», -тихо хрипел парень извиваясь. Затем, попытавшись подняться, уже закричал, сипло, надрывно - «Умираю!» – встать с кровати не дали тугие вязки, которыми Джейн заблаговременно привязала его к кровати – мало ли чего он в бреду учудит.

Доктор, выйдя из стопора, пытался успокоить больного, что-то стал рассказывать о том, что караванщик обязательно поправится, что всё, в его предстоящей долгой жизни, будет хорошо. Но караванщик его не слышал, только кричал и рвался, лишь туже затягивая узлы пут, - «Умру, как все умерли! Сгнию как все сгнили!»

Джейн даже не дожидаясь команды потерявшегося врача вколола больному наркотик, морфин успокоил буяна практически моментально.

-И вы сгниёте… всем туда дорога, -успел произнести караванщик засыпая.

-Ночи не переживет. –Тихо сказала Джейн, как только больной погрузился в морфиновые грёзы, -Ставлю десять крышечек.

-Принимаю, -мотнул головой док, оглядывая пациента, -Протянет до обеда.

Никто не любит похороны, однако, если это единственное «культурное мероприятие» что запланировано на ближайшую неделю в столь скучном городишке как Магбург-сити, почему бы на них не пойти? Да, конечно, куда приятнее сходить, скажем, на день рождения, или новоселье, но за неимением праздника светлого и весёлого, дабы не отлёживать бока дома, или избежать ежедневной, набившей оскомину работы, можно, порой, показательно поскорбить. Так думал, наверное, каждый житель Магбург-сити, пришедший в этот пасмурный вечер на похороны к малоизвестному им караванщику, а явились если не все, то многие.

Караванщик умер ночью, молча, не приходя в сознание, смерть констатировала Джейн в 3:15. Похоронами по обыкновению занимался мэр – Моррис младший, гроб мастерил из подручных материалов Карл Эриксон, могилу капали мужчины, освобождённые посему знаменательному поводу от ежедневных обязанностей.

Люди собрались в просторном холле, занимающим весь первый этаж города «консервной банки». Холл был территорией многофункциональной, он служил загоном для браминов, торговой площадью, местом всеобщих сборов. Клетки для скота были расположены ближе к выходу, совсем рядом с воротами. Хоть это не спасало жителей Магбурга от смрада исходящего от животных полностью, всё же, чуть ограничивало его. Торговые лотки, представляющие собой нагромождения дощатых ящиков, находились на другой стороне холла, место за ними мог занять любой житель города решивший, вдруг, что ему необходимо продать что-то из своего ненужного хлама, хотя, чаще, за ними ютились приезжие караванщики. Посреди холла высилась трибуна, увенчанная флагом Соединенных Штатов и флагом Магбург-сити – пожелтевшим от старости и грязи куском белой ткани с нарисованной на ней головой волка. По бокам от трибуны, вверх, вились стальные лестницы, поднимающиеся в жилые корпуса. Гроб с телом бедолаги-караванщика, стоящий рядом с трибуной, вид имел непрезентабельный. Доски, из которых он был сколочен, были стары и трухлявы, составляли лишь его каркас, обшитый дырявой фанерой. К примеру, в левой стенке гроба зияло отверстие величиной с кулак, через которое можно было увидеть босые ноги мертвого караванщика. Однако, на подобные мелочи жители Маббург-сити внимания не обращали.

«Отсидеться на работе не выход, прячешься – значит в чём-то виноват. Нужно идти». -решил доктор. Он сменил халат на выходной пиджак, оставил на столике медсестры, проигранные ей вчера десять крышечек, нехотя спустился на первый этаж. Он не первый раз присутствовал на похоронах своего пациента, хоть всегда чувствовал себя на них не в своей тарелке. Чувство вины, растревоженное гипертрофированной совестливостью, внушало доку, будто на подобных похоронах, он объект всеобщих насмешек и общественного призрения, хотя, это было совсем не так. Количество жизней спасённых доктором, колоссально превосходило число тех, кого он не смог спасти, руководствуясь этими, довольно нехитрыми расчетами, которые мог сделать каждый образованный житель Магбург-сити даже без помощи счетной машинки, общественность терпеливо прощала ему редкие, но от того не менее трагичные, летальные исходы. Усопший нынче, вовсе, был для горожан чужаком, он не попадал даже под официальную статистику смертности, а уж неофициально, о нем, спустя пару дней, мало кто вспомнит. Потому опасения доктора были напрасны и надуманы, народ, толпившийся в холе, даже не заметил его появления, люди были заняты сторонними разговорами о том о сём.

Врач, пытаясь сторониться болтунов, направился подальше от основной толпы, в уголок, где уже прятался человек, не жаждущий общения. Мистер Питер Моррис Старший кивнул, приветствуя доктора. Врач хотел было, из вежливости, справиться о самочувствии пациента, но Моррис уже отвернулся, игнорируя любое внимание. «Так даже лучше» - решил доктор, присев на дощатую лавочку.

Толпа галдела, люди, разбившись на группы по интересам, живо обсуждали насущное. От нечего делать, доктор стал вслушиваться в разговоры, дабы быть в курсе последних новостей.

-Яо-гай, живет совсем рядом с городом.–активно жестикулируя рассказывал Гай Стромчек -Следы его я замечал у помойки не раз, но вот вчера увидел зверя воочию. Ростом он метра в два, когти у него как сабли, зубы как ножи…

-Голова как дыня! –издевался над местным пастухом-дурачком Филипп Хьюз, -Ты как у него зубы-то разглядел?

-Смех смехом, только вот, не ровен час, нападёт зверюга на кого. –вмешался в разговор встревоженный Тод Филипс, -Я на своей одной ноге далеко не убегу…

-Дерек стрелял в него как-то, но только ранил. –не унимался Гай, -Так он теперь подранок, крови человечьей жаждет…

-Здравствуйте, доктор –в двух метрах от врача стояла, мило улыбаясь, Оливия.

Доктор замер, нагло, почти по-хамски, уставившись на официантку, милое белое платьице, в крупный чёрный горох, вписывалось в общий фон похорон немногим лучше, чем её же красные лаковые туфельки. Похороны? Плевать. Оливия выглядела великолепно.

-Ох… Здравствуйте. -выйдя из мимолетного оцепенения, выдавил из себя доктор, -Как ваша астма, мисс Филс?

-Астма отступила. –Оливия явно была довольна произведенным на врача эффектом, -Ни кашля, ни одышки, а всё благодаря вам, доктор. Обещаю, что в ближайшее время я явлюсь к вам на приём, а то всё недосуг.

Доктор одобрительно покачал головой, Оливия имела в виду вовсе не визит в клинику, поэтому, настроение врача мгновенно улучшилось.

-О, доктор! Добрый день! –мимолетное единение развеял низкорослый человек облаченный в потрёпанный чёрный пиджак и видавшие виды брюки с криво отглаженными стрелками. Мистер Филс заботливо обнял Оливию за талию, -То что вы делаете с моей женой – просто чудо! После визитов к вам ей всегда становится легче!

Доктор сглотнул так глубоко, что чуть не подавился языком, у Оливии перехватило дыхание, она побагровела. Неловкая пауза длилась около пяти секунд, из оцепенения первой вышла мисс Филс, вдруг поспешившая поговорить с какой-то из своих подруг, увлекшая за собой мужа.

Минут с пятнадцать потолкавшись в холе, поболтав друг с другом о всякой ерунде вроде погоды и здоровья, не вспомнив даже имени несчастного, покоящегося в гнилом ящике, общественность решила, что пора бы усопшего предать земле.

Похоронная процессия насчитывала около тридцати человек, гроб несли шесть крепких мужчин, аккуратно водрузив его на кожаные лямки, стараясь чтобы трухлявый ящик с телом, попросту не рассыпался в их руках. Шли молча, неспешно, около пятнадцати минут. Доктор дышал свежим воздухом, от скуки оглядывал окрестности, впрочем, тем же был занят практически каждый участник траурного шествия. Врач погрузился в раздумья, сначала о работе, затем о личной жизни, точнее о практически полном её отсутствии, после, снова о работе. Каскад размышлений прервали на необходимости дозакупки антибиотиков.

-Док! –дёргала врача за рукав пальто Джейн. –Рука!

-Что, «рука»? –не понял доктор, вопросительно глянув на медсестру.

-Его рука, она осталась у нас в холодильнике! Я её Карлу забыла отдать, чтобы он приложил её к телу! –Джейн имела вид нашкодившего ребёнка, находящегося в ожидании справедливого наказания, ремня, или угла.

Док собрался было заругался, да вовремя спохватившись решил, что похороны не подходящее место для перепалок, к тому же, узнай общественность о том, что они хоронят караванщика не полностью, того гляди начнёт негодовать.

-Не нужна мне эта гниль в холодильнике! –злобно прошипел док на ухо медсестре. –Избавьтесь от неё сегодня же!

-Куда же я её дену? –шептала в ответ Джейн, всё ещё держась за рукав дока, озираясь, не услышит ли кто их разговор. –Не выкидывать же мне её на помойку?

-А хоть бы и на помойку, ему-то уже всё равно. –док пытался освободить свой рукав от цепких ручонок Джейн. -И чтобы завтра, с утра, наш холодильник был пуст и чист!

Медсестра ничего не ответила, только нарочито глубоко вздохнула, и, отпустив рукав дока, осталась где-то позади.

Маленькое уютное кладбище Магбург-сити насчитывало около пятидесяти могил, половина из которых были полузабытыми или заброшенными вовсе. Вскоре могила караванщика тоже превратится в неприметный холмик грязи, сливающийся с общим серо-зеленым фоном бесплодной почвы пустошей. Вырыли могилу на краю кладбища, форму яма имела скорее овальную, чем прямоугольную, но, главное, она была глубокой, это помешает добраться до трупа животным, так охочим до падали.

Когда тяжелые комья сухой земли забарабанили по фанерной крышке гроба, доктору стало не по себе, он, отчего-то вспомнил о руке караванщика, что лежала в его холодильнике. Не по-человечески как-то получилось, паскудно. Ходя расчлененный бедолага, в данном контексте, скорее правило, нежели его исключение, ибо под каждой второй плитой кладбища Магбург-сити лежит фрагментированный покойник. Пустошь, знаете ли, зверьё и рейдеры - сплошное членовредительство.

Постепенно люди стали расходиться, обратно в город направился и доктор, по пути нагнав мадам Марту, таки добравшуюся до бывшего мэра, вцепившуюся в него мёртвой хваткой кровопийцы-сплетницы.

-Вы мужественный человек мистер Моррис! Я тоже думала о эвтаназии не раз. Дело в этой коробке. –Марта, искривившись, еле волокла пищащий и потрескивающий аккумулятор, бережно помещенный в тряпичную сумочку. –Она мне порядком успела надоесть. Иногда, я думаю, что проще умереть, чем терпеть этот писк ещё один день.

«Искать жалости у умирающего, вот он, верх эгоизма» -покачал головой доктор, обгоняя чуть ковыляющую парочку пенсионеров.

После похорон, перво-наперво, док направился в медблок, Джейн он там не обнаружил, руки караванщика в холодильнике так же не наблюдалось. Видимо медсестра, воспользовавшись временным затишьем в городе, избавилась от обрубка. Тем лучше, успокоившись, помянув покойника тремя стопками спирта, доктор отправился домой.

Комната доктора ничем не отличалась от квартир прочих обитателей Магбург-сити, представляла собой тесную конуру в шесть квадратов. В комнате еле вмещались самые необходимые предметы обихода - кровать, маленький стол, платинный шкаф, да пара подранных табуреток. Обычно, долгие вечера доктор проводил за чтением сухой и скучной профессионально ориентированной литературы, но сегодня планы были иными. Матрас со скрипучей кровати отправился на пол, стол к стене, табуретки под кровать. Импровизированное ложе доктор застелил чистой простыней, и, погасив в квартире свет, завалился в предвкушении долгожданного визита.

Она проскользнула в приоткрытую дверь его комнаты через десять минут после того как в коридорах отключили электричество. Доктор к тому времени чуть задремал, его разбудил защёлкнувшийся за официанткой засов. В комнате стояла кромешная тьма, док видел только её силуэт – она сняла платье, аккуратно сложила его на кровать. Вскоре Оливия нырнула под одеяло, прильнула к нему, её тело показалось ему прохладным, особенно руки, доктора обдала волна мурашек.

-Какой ты горячий, -прошептала она обнимая его крепче, наверное, решив согреться.

-Я соскучился… -доктор попытался разглядеть в темноте её глаза.

-Сегодня у нас мало времени! -несклонная к романтическому пустотрёпу, замужняя официантка заткнула рот доктора поцелуем.

Ему пришло в голову, что неплохо было бы на нее обидеться, да он вовремя смекнул, что это станет себе дороже – стерва уйдёт так же легко и быстро как и пришла, она не станет терять время на выслушивание упрёков и стенаний. Потому врач решил позабыть о терзаемой муками влюблённости душе, и в полной мере ублажить тело, нежели остаться ни с чем. Руки доктора отправились на экскурсию по хорошо знакомым, но ещё не надоевшим … официантки.

Когда всё закончилось Оливия, нащупав в темноте заранее заготовленную пачку сигарет, закурила.

-Ты вроде торопишься… -кинул доктор, фраза вырвалась как-то сама собой, исподволь, сказана была с издёвкой, это затаившаяся до поры обида взяла верх над холодным рассудком.

Оливия глянула на врача мельком, ухмыльнулась, ничего не ответив на выпад, глубоко затянулась сигаретой.

-То, что вы делаете с моей женой – просто чудо! - неверная жена шепотом процитировала слова бедолаги супруга, сказанные им сегодня от чистого сердца, причем совершенно в другом контексте, и, зажав рот руками, рассмеялась.

Расхохотался и доктор, дабы оставаться неслышимым чутким соседям, уткнувшийся в порыве хохота в подушку, словно глушитель подавившую большую часть порожденного им хохота.

-Надо же было ляпнуть, дураку… -Оливия утёрла слёзы, скатившиеся из глаз в порыве смеха, а после, затушив сигарету в ближайшей попавшейся под руку кружке, стоящей рядом на столе, словно приказала: -Давай ещё раз.

Второй раз был менее чувственным и более техничным, продолжительным. Закончив, оба рухнули на пол без сил. Официантка, было, хотела вновь закурить, но мельком глянув на часы, осветив их совей зажигалкой, выругалась, и стала спешно собираться.

-Забегу на неделе, конечно, если получится. –Оливия одевала платье, -Муж стал задавать слишком много вопросов. Чао.

Официантка послала доку воздушный поцелуй, медленно приоткрыла дверь, прислушалась, а после исчезла в тёмном проёме.

-Сука… -тихо сказал доктор когда шаги Оливии растаяли в ночной тиши. –И тварь…

-Какого чёрта так холодно? –в полудрёме доктор сильнее кутался в одеяло.

Бессонница раньше его не донимала, однако сегодня, отчего-то, была беспощадна. Мысли слиплись в единый ком – караванщик и его чёртова рука, Оливия и её проклятый муж. Утро не наступало слишком долго, доктор ждал его, как, наверное, никогда, оно должно было расставить всё на свои места. Снова придут такие привычные, уже буквально родные больные - Оливия с астмой или Гай с диабетом, придет Карл с перепоя, да хоть Марта со своим аккумулятором, плевать, каждому доктор будет рад.

Врач уснул только к утру, ему снился яо-гай - старый медведь, которого убили караванщики. Раненый зверь пытался бежать, однако, простреленная передняя лапа сделала его медленным и неповоротливым. Люди настигли зверя, когда тот почти добрался до берлоги, стали стрелять в упор. Когда яо-гай не смог бежать, он свалился на обгорелую пустошную землю, пытаясь защищаться лежа на спине. Люди добивали животное палками, чтобы не тратить патроны. Они выкололи медведю глаза, втыкали палки в пасть, разрывая глотку. Яо-гай умер нескоро, люди разделали его тушу, стали есть мясо, чуть изжарив на костре.

Доктор проснулся в холодном поту, чувствовал он себя отвратительно. Поняв, что уже почти полдень, умывшись, он спешно направился на работу, ожидая, что ему здорово достанется от старушки Джейн. На его удивление медсестры в медблоке не было, как и не обнаружилось следов её в нём появления - утренней уборкой и не пахло, шприцы, и те не были стерилизованы. Обеспокоенный доктор направился к Джейн домой.

-Ох и худо мне, док. –негритянка и вправду выглядела разбитой и изнеможенной. –Всю ночь меня крутило, словно я переборщила с самогоном, танцами и парнями.

Да, милая Джейн не теряла чувство юмора в любой ситуации, однако, доктору было не до смеха, ибо грустно становилось от одного взгляда на медсестру. Она рухнула на кровать без сил, даже не пригласив доктора войти, хотя ему приглашение было не нужно, по крайней мере, ни в этом случае.

Зная патологическую чистоплотность Джейн, док выскользнул из начищенных туфель, на маленьком половичке подле входной двери, аккуратно присел на краешке её кровати, откинув простыню. Из кейса он вынул блестящий фонендоскоп и градусник, аккуратно облачённый в картонную коробочку.

-Ещё чего, осматривать меня вздумал, старуху. Знаю я вас, врачей, на уме одни извращения! Я женщина хоть и незамужняя, но приличная! Что соседи скажут? –Поднимая сорочку отшучивалась Джейн. Было видно, что ей не по себе, раздеваться перед молодым человеком.

-О, мадам, вы… прекрасны! – изобразив на лице умиление, прошептал доктор, уставившись на оголенное тело пожилой медсестры.

Оба расхохотались, Джейн даже закашлялась, закатившись от приступа смеха.

-Ох и балагур же вы, док! –покачала она головой чуть отдышавшись.

-Вдохни-ка поглубже, -док прислонил к груди медсестры фонендоскоп, -Ага, ещё глубже… Хорошо. Теперь повернись спиной.

Грузная негритянка, повинуясь команде врача, неспешно перевалилась со спины на живот. Доктор оторопел. На спине Джейн, между лопаток, багровели, вздымаясь над поверхностью кожи, три прыща, как две капли воды похожие на прыщи караванщика.

-Док… -окликнула забывшегося врача Джейн, -Вы слушать то будите? Или дальше станете моей спиной любоваться?

-Да… То есть нет…-доктор поднялся с кровати, он стараясь не показывать свой испуг. –Чего тут слушать то? Грипп он и есть грипп, отлежишься дома, отопьёшься трав, через три дня жду на работе, а пока, вот тебе заслуженный больничный.

-Док, а руку я закопала в пустоши, подальше от города. –натягивая сорочку сообщила Джейн, доктору, спешно обувающемуся на тесном коврике.

Доктор, на это лишь одобрительно кивнул и криво улыбнувшись, вышел вон.

«Она заразилась! –доктора трясло от страха и безысходности, -Заразилась от караванщика! Наверно через кровь, когда мыла инструментарий. Джейн никогда не была осторожной, сколько я ей не талдычил о вирусных гепатитах и прочей заразе! Упёртая своенравная идиотка поплатится за свою ошибку жизнью!»

Доктор понял, что направляется в госпиталь, находясь уже на полпути к нему, ноги сами несли его на работу.

«А как же я? –врач вздрогнул, -Я вроде бы, ни разу не прикоснулся к караванщику, не нацепив, заблаговременно, перчатки. Со мной всё должно быть в порядке!».

От пришедшей, вдруг, из глубины полусонного подсознания мысли, доктора обдало холодным липким потом - «Какое ещё, мать мою, «в порядке»? Меня же всю ночь трясло да морозило! Да и сейчас я еле-еле ноги передвигаю, стало-то, ни граммом лучше»

На пороге медблока доктора встретили заждавшиеся уже, посетители.

-Позже… Всех приму позже… -на бегу бросил им врач.

Он вбежал в операционную, закрывшись на щеколду, скинул с себя одежду, лихорадочно стал осматривать кожу. Багровая напряженная тварь, величиной с куриное яйцо, красовалось на его голени. Прыщ не зудел, не чесался, даже не болел, не стань доктор тщательно осматривать себя, ещё долго не узнал бы о его существовании, зато сам док, чуть ли не с ног валился от слабости, каждый шаг давался ему с трудом. Он просто прикоснулся к прыщу, будто своим рукам доверял больше чем глазам, а карбункул, в ответ на легкое касание разорвался, и серая жижа ручьём сбежала по его ноге, прямо в ботинок.

«И вы сгниёте, всем туда дорога» - слова, сказанные караванщиком в бреду уже не казались такими бессмысленными. «Вот так, наверняка, умер весь его караван, а потом, на свою беду, Дэрек приволок заразу в Магбург» - доктор выдавил из прыща остатки содержимого, перевязал образовавшуюся рану.

«Антибиотики, нужно принять антибиотики! -доктор ринулся к стальному шкафу, в котором хранились лекарства. -Но караванщику-то, они не помогли! Хотя, вполне возможно, бедняга получил их слишком поздно. Нужно попробовать, обязательно».

Док вынул из шкафа золотые запасы лекарства, которые так не вовремя подходили к концу, осталась последняя упаковка да пара отдельных ампул.

-Хватит разве что на одного… -врачу предстояло сделать тяжелый выбор который не занял и минуты раздумий. –Джейн своё пожила…

Док влил себе в вену двойную дозу пенициллина, в мышцу, чуть погодя, поставил эритромицин.

-К вечеру должно полегчать… Полегчает… Куда оно денется… -он надел чистый халат, привел себя в порядок насколько это было возможно. В приёмной скопилась уже целая толпа, люди начали волноваться, стучать в дверь.

-Посмотрите, доктор. –Гай задрал грязную футболку оголив живот, на котором, у пупка красовался алый прыщ. –Вчера, к вечеру, температура поднялась, знобило сильно, всю ночь не спал, а сегодня, с утра, вон какие пузырики повскакивали. Я один выдавил – что-то серое вытекло, вонючее…

«Не через кровь, -подумал доктор завалившись в кресло -Зараза передается контактно, или воздушно-капельно. Впрочем, какая теперь разница? Сколько горожан уже заболело, одному Господу известно, а сколько находится в стадии инкубации, не знает, наверное, даже он».

Жестом доктор приказал Гаю опустить футболку:

-Иди домой, это всего лишь грипп. –врач решил, что пугать дурака его возможным скорым концом, не следует, как бы дел не натворил.

-Такой грипп? –Гай заправил футболку в штаны.

-Ага, вот такой вот у нас нынче странный грипп. –спокойно сказал док, выписав пастуху бесполезный рецепт на отвар из ромашки.

Гай не был единственным, кто посетил сегодня врача, пришли ещё с десяток заболевших, с жалобами температуру и странные прыщи, испускающие грязно-серую, зловонную жидкость.

-Это грипп, -говорил доктор каждому, назначая питьё и покой.

Люди, удивленные, но успокоенные, расходились по домам, чёрт его разберёт, этот грипп, авось и такой бывает.

Легче к вечеру доку не стало, стало значительно хуже. Руки тряслись, голова кружилась, несколько раз его вывернуло наизнанку. Слабость, нарастая, давила с каждым часом всё сильнее, хотелась упасть среди комнаты, не шевелиться, даже не моргать.

«К утру я не смогу подняться с кровати, если что-то предпринимать, то сейчас, незамедлительно. –доктор ополоснул лицо холодной водой. –Карантин! Можно поместить всех больных в левое крыло, условно здоровых расселить на первом этаже… Всех вновь выявленных можно поднимать в правое крыло…»

Врач задумался, ему вдруг показалось, что он сможет спасти хоть кого-то, выделить из общей массы обреченных на смерть инфицированных, хоть одного здорового. А возможно, он успеет выделить из сыворотки зараженных антитела и использовать их как лекарство. Город будет спасён, люди останутся живы, он станет героем!

«Бред! Лишь болезненные фантазии навеянные жаром. Люди не станут терпеливо ждать своей участи в карантине!» -помутнение отступило, уступив место здравому смыслу.

Тяжелобольные, те, конечно, спокойно умрут на койке, не в силах подняться с постели. Те же, у кого болезнь только начнёт проявляться не станут мириться со своей долей. Увидев, как умрут их друзья и родные люди побегут кто куда. Часть рванёт в Ривет-сити, в поисках лекарства, которое вряд ли существует, другие, в бреду агонии, отправятся умирать на пустошь, того и гляди, наткнутся на караван, или доберутся до других поселений. Зараза расползётся по пустоши за неделю, умрут не десятки, а сотни, и никакой карантин не сможет эту болезнь удержать.

-Мёртвую плоть приходится резать по живой, это постулат, которому следует каждый хороший хирург. Я хороший хирург… -сказал доктор сам себе, закрепив тем самым принятое решение, -Другого выхода нет.

Превознемогая усталость и боль он еле вытащил из подсобки канистру чистого спирта, но и представить не мог, где взять силы, чтобы тащить её за собой. Силы, однако, нашлись в избытке, больной организм всегда щадит себя, пытаясь обмануть мозг. Уже уходя доктор захватил с собой револьвер, хранившийся с давних пор в нижнем ящике его рабочего стола, под замком.

-Вот ты мне и пригодился, -врач проверил патроны, револьвер был заряжен.

Северный зал жилого корпуса, здесь пламя разгорится быстрее всего, отсюда оно распространится по всему городу. Доктор собрал посреди зала кучу ветоши, старательно облил её спиртом, расплескал горючую жижу на оббитые крашеной фанерой стены, дощатый пол. Всё вспыхнуло мгновенно, сначала холодным бездымным синим пламенем, после, когда огонь распробовал тряпки и доски, алым, горячим. Доктор спустился вниз, по пути разливая спирт, поджигая его, образуя всё новые очаги возгорания.

Ворота отварились, с привычным скрипом скользнув по полозьям, и затворились за доктором так же, скрипя.

«Эти стальные ворота… О чем люди думали, когда делали их такими прочными? –подумал доктор. -Наверное, они думали о пустоши - страшном мире, жить в котором опасно. Потому они решили создать собственный мир, в котором им ничего не будет угрожать и ворота стали некой «незыблемой» границей между этими двумя мирами. Однако, пустошь сумела перешагнуть через порог с легкостью, даже не постучавшись в двери. Ворота не взломали мутанты, не взорвали рейдеры, опасность проникла внутрь крепости другим путём, люди внесли в свой мир смерть на собственных руках. Нет незыблемых границ - вот нам, дуракам, урок. Жаль только, что усвоить этот урок будет некому, ведь те самые ворота, которые должны были охранять жителей города от любой опасности, станут для них крышкой гроба». Лом намертво заклинил полозья ворот, теперь они не сдвинуться с места.

Первыми огонь почуяли брамины, что ютились в клетках у выхода. Животные, повинуясь инстинкту самосохранения, стали метаться в загонах, пытаясь разбить ограждения. Они разбудили жителей города. Вскоре стали слышны крики людей, по всей видимости, пытающихся потушить пожар. Это было бесполезно - слишком узкие коридоры, слишком много сухого дерева, фанеры, картона. Когда люди поняли что бороться с огнем не в их силах, они направились к выходу, послышались первые удары в запертые ворота.

Пламя разгоралось стремительно, спустя несколько минут город «консервная банка» словно гирлянда, засветился через вентиляционные отверстия сотней огней. Спустя ещё минуту беснующееся пламя уже вырывалось наружу сквозь любую щель, клокотало, глотая воздух. Люди бились в закрытые ворота все яростнее. Доктор уже перестал различать крики, они слились в единый гул, смешались с треском горящей древесины. Чтобы не слышать их, не сорваться, повинуясь давящему его чувству жалости, врач зажал себе уши руками что было сил.

Даже через зажатые уши, доктор услышал треск перекрытий. Сквозь щели в обшивке, вверх, в ночной мгле, метнулись тысячи ярких огоньков, десятки тысяч. В ту же секунду все крики стихли, никто больше не молил о помощи, никто уже не стучал в ворота, тишину ночи волновал только треск горящего дерева.

«Теперь моя очередь», - док вынул револьвер, указательный палец нехотя лег на спусковой крючок, дуло уперлось в висок. «На счёт три», - решил доктор, – «Раз, два…» - стал отсчитывать он, глядя на пылающий город, прощаясь с ним.

Вдруг, крепления ворот треснули по сварочным швам, и лист раскаленной стали с грохотом рухнул на землю. Сначала, из распахнутого проёма вырвалось неистовое пламя, что взмыло вверх на добрый десяток метров. Дождь из огненных искр подхватил ветер, они взмыли в воздух, осветив окрестности, но уже через мгновение, словно повинуясь мановению невидимой руки, погасли, вновь уступив ночному мраку. Затем огонь словно втянуло назад, в пылающий, раскаленный добела город «консервную банку». Вслед за пламенем внутрь потянуло воздух, его всасывало со свистом, будто объятый огнем город дышал сломанными ноздрями, а выбрасывало где-то сверху, через сотню мелких отверстий в обшивке, столбами пламени.

От представшей пред ним картины доктор застыл в изумлении, ему на миг почудилось, будто город сам раскрыл врата, приглашая войти.

-Ты прав, застрелиться было бы привилегией, -сказал доктор обращаясь к городу, -Спалив заживо полсотни своих друзей и знакомых, я не имею права умереть так легко.

Доктор бросил револьвер, медленно поднялся с колен, постоял ещё пару секунд, любуясь пламенем, и двинулся вперед. Он шел туда где правила огненная стихия, где пылали дощатые перекрытия, плавился, растекаясь пластмасс, раскалившись, гнулось железо, туда, внутрь. С каждым шагом жар становился всё сильнее, вскоре он стал практически нетерпим, даже дышать было горячо, потому, врач, набрав в легкие воздуха, сколько смог, задержал дыхание. Ещё шаг, ещё. Вскоре он ступил на распростёртые перед входом ворота. Каучуковые подошвы его ботинок, коснувшись раскаленного железа, в одно мгновение расплавились, превратившись в липкую, пенящуюся, обжигающую жижу. Доктор ускорил шаг, сейчас он хотел только одного – чтобы его мучение скорее закончилось. Ещё не успел он коснуться огня, как его волосы и одежда вспыхнули. Волосы сгорели, кажется, за мгновение, опаленные их остатки вереницей искр осыпались на плечи доктора. Халат же, горел тлея, синтетика медленно оплавлялась, прилипая к коже.

Ещё шаг, ещё. Кожа вспыхнула вслед за одеждой, сперва покрывшись огромными пузырями, после лопнувшими, низвергнувшими из себя потоки густой серозы. Тонкие лоскутки кожи, оставшиеся после разрыва пузырей, мгновенно ссохлись, скукожились, оголив массивные участки плавящегося подкожного жира. Жир потёк и вспыхнул, затрещал разбрызгиваясь. Доктор рухнул на колени, идти уже не было сил. Он выдохнул, и вновь глубоко вдохнул раскаленный воздух опаливший легкие, тут же упав лицом вниз на горячую сталь ворот, словно на огромную сковороду, не дойдя лишь двух шагов до входа в город.

Яо-гай наблюдал за пламенем, бушующим сейчас в людском гнезде, издали. На дотла выжженной ядерными ударами земле, и гореть то, по большему счёту, было нечему, потому, он видел подобный пожар впервые. Невиданное ранее зрелище чарующе манило молодого медведя, но несравнимо больше ужасающе отпугивало. Животный страх, диктуемый инстинктом самосохранения, был стократ сильнее всякого любопытства, медведь покорно сторонился пламени.

За свою довольно недолгую жизнь яо-гай сталкивался с людьми лишь дважды, обе встречи чуть не закончились для зверя плачевно, оттого он опасался прямоходящих и обходил их гнездо стороной, лишь изредка наведывался на помойку, расположенную недалеко от города. Сейчас же, когда стальной кокон, логово прямоходящих, пылал, раскалившись добела, выплёвывая в ночное небо языки пламени и вереницы искр, он пугал медведя ещё больше. Животное встревожено обходило свои владения, не сводя глаз с охваченного пламенем города.

Но вдруг, через смрад ядовитого дыма, застилающего, кажется, всю пустошь, медведь учуял сладковатый запах мертвечины, заставивший отвлечься от созерцания пугающего действа. Еда находилась где-то совсем близко. Медведь принюхался, вонь исходила из-под взрыхленной земли, близ ржавого остова раскуроченного автомобиля. Он огляделся, прислушался, долго принюхивался. Если это и была чья-то добыча, аккуратно прикопанная про запас, хозяина сейчас рядом нет. Медведь подошел ближе, ещё раз понюхал перекопанную землю, после, будто лопатой, загреб лапой землю, зацепив когтями, находившийся на небольшой глубине, кусок плоти. Шмат гнилого мяса, что животное извлекло из импровизированной могилы, оказался человеческой рукой, распухшей, сочной, чёрно-синюшной. Рука была располосована в нескольких местах, в этих зияющих глубоких ранах, уже пировали трупные черви, падкие до гнили.

Медведь жадно втянул ноздрями аромат тухлятины, несколько раз лизнул чёрную культю конечности, пробуя её на вкус, затем, ухватил добычу, зажав её крепче зубами, и направился глубже в пустошь, подальше от неистово бушующей огненной стихии, к тишине и спокойствию, туда, где сможет беззаботно перекусить.